Неточные совпадения
Г-жа Простакова. Старинные люди, мой
отец! Не нынешний был век. Нас ничему не учили. Бывало, добры люди приступят к батюшке, ублажают, ублажают, чтоб хоть братца отдать
в школу. К статью ли, покойник-свет и руками и ногами, Царство ему Небесное! Бывало, изволит закричать: прокляну ребенка, который что-нибудь переймет у басурманов, и не будь тот Скотинин, кто чему-нибудь учиться захочет.
— Экой молодец стал! И то не Сережа, а целый Сергей Алексеич! — улыбаясь сказал Степан Аркадьич, глядя на бойко и развязно вошедшего красивого, широкого мальчика
в синей курточке и длинных панталонах. Мальчик имел вид здоровый и веселый. Он поклонился дяде, как чужому, но, узнав его, покраснел и, точно обиженный и рассерженный чем-то, поспешно отвернулся от него. Мальчик подошел к
отцу и подал ему записку о баллах, полученных
в школе.
Но когда вышедший вслед за ним Степан Аркадьич, увидав его на лестнице, подозвал к себе и спросил, как он
в школе проводит время между классами, Сережа, вне присутствия
отца, разговорился с ним.
Почтмейстер заметил, что Чичикову предстоит священная обязанность, что он может сделаться среди своих крестьян некоторого рода
отцом, по его выражению, ввести даже благодетельное просвещение, и при этом случае отозвался с большою похвалою об Ланкастеровой
школе [Ланкастерова
школа — обучение по системе английского педагога Ланкастера (1778–1838), по которой педагог обучает только лучших учеников, а те,
в свою очередь, обучают других учеников.
Разница та, что вместо насильной воли, соединившей их
в школе, они сами собою кинули
отцов и матерей и бежали из родительских домов; что здесь были те, у которых уже моталась около шеи веревка и которые вместо бледной смерти увидели жизнь — и жизнь во всем разгуле; что здесь были те, которые, по благородному обычаю, не могли удержать
в кармане своем копейки; что здесь были те, которые дотоле червонец считали богатством, у которых, по милости арендаторов-жидов, карманы можно было выворотить без всякого опасения что-нибудь выронить.
Этот парень все более не нравился Самгину, весь не нравился. Можно было думать, что он рисуется своей грубостью и желает быть неприятным. Каждый раз, когда он начинал рассказывать о своей анекдотической жизни, Клим, послушав его две-три минуты, демонстративно уходил. Лидия написала
отцу, что она из Крыма проедет
в Москву и что снова решила поступить
в театральную
школу. А во втором, коротеньком письме Климу она сообщила, что Алина, порвав с Лютовым, выходит замуж за Туробоева.
Летом, на другой год после смерти Бориса, когда Лидии минуло двенадцать лет, Игорь Туробоев отказался учиться
в военной
школе и должен был ехать
в какую-то другую,
в Петербург. И вот, за несколько дней до его отъезда, во время завтрака, Лидия решительно заявила
отцу, что она любит Игоря, не может без него жить и не хочет, чтоб он учился
в другом городе.
Она рассказала, что
в юности дядя Хрисанф был политически скомпрометирован, это поссорило его с
отцом, богатым помещиком, затем он был корректором, суфлером, а после смерти
отца затеял антрепризу
в провинции. Разорился и даже сидел
в тюрьме за долги. Потом режиссировал
в частных театрах, женился на богатой вдове, она умерла, оставив все имущество Варваре, ее дочери. Теперь дядя Хрисанф живет с падчерицей, преподавая
в частной театральной
школе декламацию.
Шестнадцатилетний Михей, не зная, что делать с своей латынью, стал
в доме родителей забывать ее, но зато,
в ожидании чести присутствовать
в земском или уездном суде, присутствовал пока на всех пирушках
отца, и
в этой-то
школе, среди откровенных бесед, до тонкости развился ум молодого человека.
Лежу это я и Илюшу
в тот день не очень запомнил, а
в тот-то именно день мальчишки и подняли его на смех
в школе с утра-с: «Мочалка, — кричат ему, —
отца твоего за мочалку из трактира тащили, а ты подле бежал и прощения просил».
Я долго не спал, удивленный этой небывалой сценой… Я сознавал, что ссора не имела личного характера. Они спорили, и мать плакала не от личной обиды, а о том, что было прежде и чего теперь нет: о своей отчизне, где были короли
в коронах, гетманы, красивая одежда, какая-то непонятная, но обаятельная «воля», о которой говорили Зборовские,
школы,
в которых учился Фома из Сандомира… Теперь ничего этого нет. Отняли родичи
отца. Они сильнее. Мать плачет, потому что это несправедливо… их обидели…
После святок мать отвела меня и Сашу, сына дяди Михаила,
в школу.
Отец Саши женился, мачеха с первых же дней невзлюбила пасынка, стала бить его, и, по настоянию бабушки, дед взял Сашу к себе.
В школу мы ходили с месяц времени, из всего, что мне было преподано
в ней, я помню только, что на вопрос: «Как твоя фамилия?» — нельзя ответить просто: «Пешков», — а надобно сказать: «Моя фамилия — Пешков». А также нельзя сказать учителю: «Ты, брат, не кричи, я тебя не боюсь…»
Молодежь, с детства отданная
в школы, деревню видела только
в короткое каникулярное время, и потому у ней не было того конкретного знания народа, каким отличались отцы-помещики.
Маленький Тарас после
отца попал
в кантонисты и вынес тяжелую
школу в местном батальоне, а когда пришел
в возраст, его отправили на промыслы.
Старик Палач,
отец нынешнего Палача, заметил его и взял к себе на рудник Крутяш
в дозорные, как верного человека, а маленького Елескина сына записал
в заводскую ключевскую
школу.
— Да вот вам, что значит школа-то, и не годитесь, и пронесут имя ваше яко зло, несмотря на то, что директор нынче все настаивает, чтоб я почаще навертывался на ваши уроки. И будет это скоро, гораздо прежде, чем вы до моих лет доживете.
В наше-то время
отца моего учили, что от трудов праведных не наживешь палат каменных, и мне то же твердили, да и мой сын видел, как я не мог отказываться от головки купеческого сахарцу; а нынче все это двинулось, пошло, и
школа будет сменять
школу. Так, Николай Степанович?
Помирились на том, что пан Тыбурций был некогда дворовым мальчишкой какого-то графа, который послал его вместе со своим сыном
в школу отцов-иезуитов, собственно на предмет чистки сапогов молодого панича.
И
в школу ходить начал, способности показал отменные; к старику благодетелю все ластится, тятькой его называет, а на своего-то
отца на пьяного уж и смотреть не хочет.
Засим оба они пожали друг другу руки, и Ахилла предложил Термосесову сесть на то кресло, за которым стоял, но Термосесов вежливо отклонил эту честь и поместился на ближайшем стуле, возле
отца Захарии, меж тем как верный законам своей рутинной
школы Препотенский отошел как можно дальше и сел напротив отворенной двери
в зал.
Да это уж, знаешь, такая
школа: хорош жемчужок, да не знаешь, куда спрятать; и
в короб не лезет и из короба не идет; с подчиненными и с солдатами
отец, равному брат, а старшего начальства не переносит, и оно,
в свою очередь, тоже его не переваривает.
Но через несколько месяцев
отец ушел к инженеру, а я очутился
в железнодорожной
школе… а через год я уже был
в земледельческом училище, потому что
отец поступил к председателю земской управы.
Оська учился раньше
в школе, и только что его
отец стал обучать цирковому искусству.
— Она была не очень красива — тонкая, с умным личиком, большими глазами, взгляд которых мог быть кроток и гневен, ласков и суров; она работала на фабрике шёлка, жила со старухой матерью, безногим
отцом и младшей сестрой, которая училась
в ремесленной
школе. Иногда она бывала веселой, не шумно, но обаятельно; любила музеи и старые церкви, восхищалась картинами, красотою вещей и, глядя на них, говорила...
Репетировали для бенефиса Н. М. Медведевой «Эмилию Галотти». Пьеса, по обыкновению, находилась у
отца, и дочка, как и всегда, прочла ее, увлеклась, переписала и выучила роль Эмилии и опять
в школе прочла товаркам.
Девяти лет
отец отдал ее
в театральную
школу, где на драму не обращалось внимания, а главным был балет. Танцевали целый день, с утра до вечера, и время от времени учениц посылали на спектакли Большого театра «к воде».
Но тяжелей всего мне было, когда
отец, по болезни, должен был его определить
в штатскую
школу.
Кажется,
в течение того же года
отец взял его из
школы, и дальнейшая судьба его мне неизвестна.
Еще
в конце первого года моего пребывания
в школе, когда товарищи, привыкнув ко мне, перестали меня дразнить, одно обстоятельство внесло
в мою душу сильную смуту и заставило вокруг меня зашуметь злоязычие, подобно растроганной колоде пчел. Дядя,
отец и мать по временам писали мне, и чаще всех дядя, изредка влагавший
в свое письмо воспитаннику Шеншину сто рублей.
Нечего сказать,
в своем длиннополом сюртуке, и отец-то выпихнул его за дверь!» Действительно, во всей
школе среди разнообразных и небогатых, но зато короткополых сюртучков и казакинов, я один представлял синюю сахарную голову.
Маменька были такие добрые, что тут же мне и сказали:"Не бойся, Трушко, тебя этот цап (козел) не будет бить, что бы ты ни делал. Хотя
в десять лет этой поганой грамотки не выучил, так не посмеет и пальцем тронуть. Ты же, как ни придешь из
школы, то безжалостному тво ему
отцу и мне жалуйся, что тебя крепко
в школе били.
Отец спроста будет верить и будет утешаться твоими муками, а я притворно буду жалеть о тебе". Так мы и положили условие с маменькою.
Действие субботки мне не понравилось с первых пор. Я видел тут явное нарушение условия маменькиного с паном Кнышевским и потому не преминул пожаловаться маменьке. Как же они чудно рассудили, так послушайте,"А что ж, Трушко! — сказали они, гладя меня по голове: — я не могу закона переменить. Жалуйся на своего
отца, что завербовал тебя
в эту дурацкую
школу. Там не только я, но и пан Кдышевский не властен ничего отменить. Не от нас это установлено".
«Вот влюбиться бы, — думала она, потягиваясь, и от одной этой мысли у нее около сердца становилось тепло. — И от завода избавиться бы…» — мечтала она, воображая, как с ее совести сваливаются все эти тяжелые корпуса, бараки,
школа… Затем она вспомнила
отца и подумала, что если бы он жил дольше, то, наверное, выдал бы ее за простого человека, например, за Пименова. Приказал бы ей выходить за него — вот и все. И это было бы хорошо: завод тогда попал бы
в настоящие руки.
Да,
в то время
Стекалось
в Киев много женихов.
Другая Ярославна за Индрика
Французского пошла, а третья дочь —
За короля венгерского Андрея.
Всем трем
отец дал волю выбирать.
Тогда у нас свободней, Христиан,
И лучше было.
В те поры у немцов
Был мрак еще, а
в Киеве считалось
Уж сорок
школ. Татары все сгубили.
У
отца была белая горячка самовластья, delirium tyranorum, у сына она перешла
в хроническую fievre lente. Павел душил из всех сил Россию и
в четыре года свернул шею — не России, а себе. Николай затягивает узел исподволь, не торопясь, — сегодня несколько русских
в рудники, завтра несколько поляков, сегодня нет заграничных пасов, завтра закрыты две, три
школы… двадцать седьмой год трудится его величество, воздуху нам недостает, дышать трудно, а он все затягивает — и до сих пор, слава богу, здоров.
— Оно, конечно, благодарим покорно, барыня, — сказал Лычков-отец, глядя
в землю, — вы обрадованные, вам лучше знать. А только вот
в Ересневе Воронов, богатый мужик, значит, обещал выстроить
школу, тоже говорил — я вам да я вам, и поставил только сруб да отказался, а мужиков потом заставили крышу класть и кончать, тысяча рублей пошла. Воронову-то ничего, он только бороду гладит, а мужичкам оно как будто обидно.
Какой
отец, отпуская детей своих
в школу, учил их надеяться только на себя и на свои способности и труды, ставить выше всего науку, искать только истинного знания и
в нем только видеть свою опору и т. п.?
В воскресенье, перед вечером, пришел
отец Яков. На этот раз не только полы, но даже и шляпа его была обрызгана грязью. Как и
в первое свое посещение, он был красен и потен, сел, как и тогда, на краешек кресла. Кунин порешил не начинать разговора о
школе, не метать бисера.
—
Отца осрамили,
отцу учить запретили, под надзор полиции отдали,
школу отняли, а она
в этой
школе продолжает учить как ни
в чем не бывало.
— Эта аллея напоминает мне линейку, которой во время оно,
в школе, хлопали твоего
отца по рукам, — сказал Цвибуш, стараясь увидеть конец аллеи.
Был мальчик, звали его Филипп. Пошли раз все ребята
в школу. Филипп взял шапку и хотел тоже идти. Но мать сказала ему: куда ты, Филипок, собрался? —
В школу. — Ты еще мал, не ходи, — и мать оставила его дома. Ребята ушли
в школу.
Отец еще с утра уехал
в лес, мать ушла на поденную работу. Остались
в избе Филипок да бабушка на печке. Стало Филипку скучно одному, бабушка заснула, а он стал искать шапку. Своей не нашел, взял старую, отцовскую и пошел
в школу.
За что они на него злобствовали, — этого, я думаю, они и сами себе объяснить не могли; но только они как ощетинились, так и не приняли себе ни одного его благодеяния. Он, например, построил им
в селе общую баню,
в которую всем можно было ходить мыться, и завел
школу,
в которой хотел обучать грамоте мальчиков и девочек; но крестьяне
в баню не стали ходить, находя, что
в ней будто «ноги стынут», а о
школе шумели: зачем нашим детям умнее
отцов быть?
Быть может, она была бы и совершенно забыта
отцом и женщиной, заступившей место ее матери, если бы ее выдающаяся красота и необычайные способности по танцам не выдвинули ее сперва
в школе, а затем, незадолго до момента нашего рассказа, и на сцене.
Но Иван Осипович заблуждался, полагая, что сын, как всегда, покорится простому приказанию.
В последние дни мальчик побывал
в такой
школе, где ему самым систематическим образом внушалось сопротивление
отцу.
Однако ж, вместо лицея он попал
в школу гвардейских юнкеров, по убеждению начальника
школы, друга
отца его, обещавшего иметь об нем попечение, как о собственном сыне.
И стало это перегудинскому попу, наконец, очень досадно, но он мог лютовать на своего парипсянского соседа,
отца Савву, сколько хотел, а вреда ему никакого сделать не мог, потому что нечем ему было под
отца Савву подкопаться, да и архиерей стоял за Савву до того, что оправдал его даже
в той великой вине, что он переменил настроение казака Оселедца, копа грошей которого пошла не на дзвин, а на
школу.
Отца Савву звали к архиерею, но отпустили с миром, и он продолжал свое дело: служил и учил и
в школе, и дома, и на поле, и
в своей малой деревянной церковке.
Отец уступил желаниям сына, поддерживаемым настойчивостью матери, и Фебуфис поступил
в высшую художественную
школу, сначала
в том городе, где жили его родители, а потом перешел для усовершенствования
в Рим, где на него вскоре же стали указывать как на самого замечательного из современных живописцев.
Повод к сему был тот, что
в это самое время настал у нас новый архиерей, который был
отцу моему по
школе товарищ, и собирался он церкви объезжать.